Избранные. Тёмное фэнтези и хоррор - Алексей Жарков

В дыму что-то шевелилось. Когда он начал рассеиваться, на свет проступили тысячи глаз и ртов, перемешанных под разными углами с органами непонятного назначения, напоминавшими густую сеть жирных крысиных хвостов. Последние создавали иллюзию всклоченной шерсти.

Все глаза – от самых крохотных, до размеров хорошей многоэтажки – изучали Стаса.

Мужчина вскрикнул: с появлением Посредника его нательный крест раскалился добела, пережог шнурок и, опалив кожу, упал к ногам, войдя вертикально в камень пустыни и так и застыв в нем. Даже в таком положении он защищал Стаса.

Долгую минуту человек и Посредник смотрели друг на друга.

Разговор их вышел коротким, но информативным. Даже – не совсем разговор. Прямо посреди игры в гляделки Стас закачался, разбрызгивая кровь носом: он почти сошел с ума от сковавшего его напряжения. Но выстоял. Каким-то образом с целью экономии времени Посредник вложил ему в голову ответы на ряд мучивших его вопросов.

Стас узнал, что первородных существ, или как они сами привыкли себя называть – изначальных, единый Бог изгнал с Земли тысячи лет назад, но опосредованно они влияют на человеческие судьбы и сегодня. Тем более что между мирами налажены крепкие связи. Со многими людьми изначальные заключают контракты, надлежащее исполнение которых строго контролируется. Одни дарят здоровье, богатство, власть, отменную потенцию, другие расплачиваются душами и плотью тех, кто их окружает: близких или электората. Например, в Москве в подземке работает полуночный поезд, случайные пассажиры которого, никогда не добираются до дома или места работы. Сотрудники специального отдела Московского метрополитена доставляют их прямиком в мир демонов на знатный мясной пир, причем – в уже освежеванном и расчлененном виде. Таких примеров взаимовыгодного сотрудничества хватает и в провинции. Так, в Ярославле местные власти поставляют изначальным детей под разные цели. Некоторых, как дочь Стаса, делают украшением садов – редких мест отдыха этой мрачной земли. Детям либо дают волю играть, если те не ударяются в рев при виде звериных рыл своих хозяев, либо их обращают в камень и расставляют в живописных позах под сенью деревьев.

Из Саши сделали скульптуру. Замороженная во времени шестилетка – узнает ли она постаревшего на десять лет отца?

Мир изначальных очень деловой. Здесь все имеет цену, продается или покупается. Нет ничего невозможного, если стоимость не слишком высока. За девочку Посредник потребовал жизнь, и отчаявшийся отец заверил, что у него есть чем расплатиться.

Сделка состоялась. Стороны оговорили и скрепили ее в считанные мгновения, просто обменявшись мыслями – самые серьезные дела проводятся в полной тишине.

– Вот ваш червяк! – нарушил негласный пакт о молчании Стас и взмахнул коробкой из-под леденцов. – Но отпущу я его, когда вы отдадите мне дочь и вернете в наш мир! Все как договаривались! Где она?

– Обернись! – одновременно ответили ему на разные голоса тысячи ртов Посредника.

Поворот на сто восемьдесят градусов забросил Стаса в какое-то новое место, где его обступила тьма. Ни неба над головой, ни воющих монстров. Единственный источник света – вонзившийся в камень крест у самых ног. Из-за близости Посредника он сиял не хуже лампы накаливания. У границы света мужчина различил силуэты детей, замерших в разных позах. Одна из этих скульптур – его Сашенька?

– Здесь сотня детей, и у тебя ровно две минуты, чтобы найти дочь, – произнес многоголосый Посредник.

– Но здесь же ни черта не видно!

– Время пошло, – пришел невозмутимый ответ.

– Но мы так не договаривались! – взорвался Стас.

В ответ ему пришла тишина.

Чертыхаясь, отец бросился к границе света.

Нет, бесперспективно – лиц не разглядеть, да и ростом скульптуры одинаковы. На ощупь разве что искать Сашу, но тут никаких двух минут не хватит.

В отчаянии мужчина бросился к кресту, светившемуся у края бездны. Попытка ухватиться за него ничего не дала – лишь пальцы волдырями покрылись. Набросить майку также не вышло: коснувшись креста, ткань вспыхнула, словно пропитанная смолой, и осыпалась пеплом.

– Твою мать, – прокричал Стас. – Вы меня обманули!

– Мы дали тебе две минуты, чтобы ты нашел свою дочь – все условия сделки соблюдены! – ответил хор из тысяч голосов Посредника. – У тебя осталось пятьдесят секунд.

Стас не мог разглядеть очертаний туши Посредника – тот теперь сливался с ночью, лишь бесчисленные глаза отливали белым в абсолютной тьме – как отраженное в кривом зеркале звездное небо.

Проклиная сделку, Посредника, изначальных, свою недальновидность – в карманах брюк не нашлось даже спичек – Стас схватился голой рукой за крест и, высоко, точно факел, подняв его над головой, устремился в гущу детских скульптур.

Сказать, что боль терзала его – ничего не сказать. Он словно сунул руку в плавильную печь.

Из глаз Стаса лились слезы, челюсти крепко сжимались. Он душил крик на выходе, так как понимал, что, начав кричать, может отвлечься и пропустить главное – Сашу.

Очень скоро Стас перестал владеть пальцами, сжимавшими крест: мышцы обуглились, связки на костяшках полопались. Если бы раскаленный металл не въелся глубоко в пузырящуюся плоть и кости, мужчина давно бы выронил его из покалеченной руки.

Стас нашел свою девочку в четвертом ряду. Она стояла к нему боком, его Сашенька, надутая – словно папа вернулся из магазина и забыл купить мороженое.

В момент, когда левая рука Стаса коснулась ее предплечья – его выбросило в мир людей, и отец с дочерью упали в объятья друг друга.

Они оказались на обочине автодороги между Ярославлем и Тутаевом.

Позади на всем протяжении полыхала лесополоса.

Стоя на коленях, Стас прижимал Сашу к груди, по его щекам бежали накопившиеся за десять лет слезы, а мимо проносились пожарные автомобили. Но он их не замечал, как не сразу приметил, что его обугленный правый кулак, отколовшись от культи, упал вместе с крестом в сырую, присыпанную снегом землю.

* * *

Условия сделки с демонами Стас выполнил. Сдержать слово ему помогла дочь, ведь из-за полученных травм он еще долго не мог встать с больничной койки.

Через неделю после возвращения в мир людей Саша, выбежав на улицу, сделала все как учил папа: открыла коробку из-под леденцов и выпустила полудохлого червячка на свободу. Посмотрев, как тот копошится в грязи, а сухая трава оплетает вялое тельце, создавая скелет крохотной лошадки, Саша задрала голову к небу и громко объявила:

– Червячок на свободе! Все как договаривались!

Лишь несколько случайных прохожих оглянулись на шумную девочку.

На ногах Сашеньки красовались красные сапожки, купленные мамой за неделю до автокатастрофы – отец берег их все это время. Перед тем, как вернуться к папе, девочка опустила на червячка подошву и давила до тех пор, пока от него даже мокрого места не осталось.

Полдень

Мария Шурыгина и Евгений Руденко

Как я это люблю… Когда после затяжной весны выбираешься на трассу – едешь и едешь, долго, не экономя бензина – вот только тогда для меня начинается лето. Это что-то вроде ритуала встречи. Уезжаю подальше от города, выхожу из машины и просто стою на обочине. Сквозь смеженные веки смотрю на солнце – оно висит в красноватом сумраке закрытых глаз пламенеющим пятном. Медвяное, текучее, застящее горизонт. Сначала поглаживает, потом проникает вглубь, сквозь кожу и мышцы, до самых позвонков. Стоит вот так прогреться хотя бы раз за лето, и холод, угнездившийся за ребрами, тает. И так легко становится…

Джаз-банд кузнечиков слаженно пилит будто бы одну тончайшую металлическую струну. Звук густой и плотный, висит облаком. Музыканты невидимы, и кажется, что это само солнце так звучит. Ведь у всего живого есть звук. А солнце – живое. Оно держит тебя в широких теплых ладонях. Тебя и весь мир – держит.

Как я это любил…

Как я мог это любить? Солнце сжало кулак, и я попал. Когда за спиной машина с прохладой кондиционера – тогда да, любо-дорого поздороваться с солнцем. Или когда планируешь подвиг – на велосипеде из точки А в точку Б. Все равно ведь понимаешь, что эта жара и преодоление закончатся: приедешь, умотанный в конец, но страшно гордый собой. А когда вот так бредешь по трассе пешком… Сколько я уже иду? Светило давно в зените. Синоптики обещали дождь и плюс двадцать три. Опять ошиблись. По-моему, под сорок. Кажется, даже дорога вспотела, и пот ее пахнет жженой резиной, гудроном. Как же она воняет…

Метрах в двадцати воздух над трассой дрожит и плавится. Как это называется? Каустика? Муар? Кажется, так. Он часто меня достает при съемке в жаркую погоду – резкость кадра падает в разы. Я упорно всматриваюсь в эти каустические «окна» – кажется, там, за пеленой воздушной дрожи совсем другой пейзаж. Не дорога, а трава, влажная… как после дождя. Шагнуть бы туда.